МИРОСТРОИТЕЛЬСТВО. БИБЛИОТЕКА

Нашаманил бурю: сможет ли SHAMAN навариться на своей русскости

Фото © Анастасия Романова / Абзац

О юридических притязаниях Ярослава Дронова – обозреватель «Абзаца» Игорь Караулов.

Попытка певца Ярослава Дронова (SHAMAN) заявить права на фразу «Я русский» превращается в творческое самоубийство в режиме реального времени. Дело не в том, что регистрировать личный бренд – плохо. Ничего дурного в этом нет. Если вы придумали что-то своё, а оно стало узнаваемым и популярным, то почему вы должны позволять кому-то бесплатно использовать придумку для продажи духов, водки или презервативов?

Вот, скажем, Че Гевара погиб, не успев зарегистрировать свой образ как товарный знак, и майки с его портретом до сих пор свободно продаются по всему миру. Ну не до того было человеку. А вот создатель другого Че, Эдуард Успенский, вовремя подсуетился и права свои оформил, в результате чего пришлось прекратить выпуск любимой детьми карамели «Чебурашка». Сколько ни ругали тогда писателя за меркантильность, формально не придерёшься.

Однако у Ярослава Дронова другой случай. Фактически он пытается не защитить своё, а присвоить чужое. Вряд ли можно считать, что фразу «Я русский», которую певец хочет зарегистрировать как товарный знак, придумал лично он. А как быть с Александром Суворовым, сказавшим: «Мы русские, какой восторг»? Или с известным историческим анекдотом, в котором император Александр III говорит: «Слава богу, мы русские».

Пианистка и скрипачка, учредитель благотворительного фонда «Отечественное искусство» рассказала «Петербургскому дневнику», почему она дает выступления в новых регионах России

– В одном из интервью вы рассказали, что многие ваши коллеги-музыканты уехали за границу с началом СВО. Вы не только остались в стране, но и ушли «на культурный фронт». Почему?

– Когда началась война в Донбассе, мне едва исполнилось 13 лет. Я училась в Центральной музыкальной школе, часто ездила выступать за границу по приглашению различных фондов или музыкальных фестивалей. Были моменты, которые, ретроспективно вспоминая, меня напрягали. Это одновременное сочетание пиетета как к музыканту и высокомерного отношения как к приехавшему из России. Может быть, мне это придумалось, но музыкант – штука тонкая, все чувствует.

Так получилось, что 3 мая 2014 года я оказалась в Германии. Я была под жутким впечатлением от произошедшего в Одессе. Не сдерживаясь, говорила об этом, сказала, что грядет неизбежная война. И я испытала шок, когда немецкий продюсер, который меня пригласил и которого я считала хорошим другом, начал насмехаться над этой трагедией и говорить примерно то же, что говорили на украинском телевидении отпетые негодяи. Именно после этого у меня произошел перелом в сознании, я поняла: то, что я слышала о лицемерии Запада и во что отказывалась верить, – правда.